понаковырялось опять кой-чего

---

Пространство трогается – я за ним,
чуть спотыкаясь о края молекул,
лечу туда, где светом неземным
глядит Иное на меня-калеку,

изъеденного ржавчиной сует,
потрескавшегося от перепадов –
на каждый мой неизгладимый след
от снегопадов, листопадов.

И так нелепо, что скорей назад –
залатывать разорванные бреши.
И детский сад похож на зоосад,
и хочется всего всё реже, реже…

Мы удалилися туда,
откуда нет иным возврата –
невосполнимая утрата
в отчизне пота и труда.

Мне было бы все это жаль,
но бесполезно даже это.
Так обустроена планета.
Так разбивается скрижаль
любого, видимо, Завета.

---

На новом уровне реальности –
когда уже не будешь пошлым
и, не цепляясь за банальности,
расстанешься с отжившим прошлым.

Когда-то люди были ангелы
и многим больше, чем пророки,
но вспыхнули костры и факелы,
увидев новые дороги.

Когда-то люди были легкими
и малыми святыми детками.
И кажутся совсем далекими
потомки за своими предками.

моей жене Кале

За белым всадником – между больших теней –
там – за монашеским постригом старца Судьбы –
жизнь начинается. Хочешь – ходи под ней,
хочешь – руби топором города и гробы.

Выбор всегда остается за тем, что здесь.
Ты – это ты, а не кто-то, как смерть, другой.
Мир совершенен и счастлив. Он будет весь
вечности напролет над Землей дугой

тихо дышать по округе. Ты будешь с ним,
как иностранка, как иностранец, как
то, что останется нам, только нам одним,
то, что достанется выжившим в эру драк.

Мир не рассыплется, если ты будешь – ты,
а не обрубок разума в дни сует
и растворенной, выжженной красоты,
и ничего иного в помине нет –

только одна эта музыка, до костей
режущая и рвущая, и мечты
к небу влекут вереницы живых людей,
между которыми встретились я и ты.

-

Материя – это миф
разбитого хрусталя.
Планета сатиров и нимф
глядит на меня в упор.
На свете нет ни рубля
и глупо вести разговор

о чем бы то ни было, о
любом на вид пустяке.
Отчизна лесов и болот
в каждом моем стихе.

Бескрайняя засуха трав
на месте колхозных полей,
и освободившийся раб,
как птица, порхает над ней,
как рыба, играет в ней.

-

Исторгаясь в округу, оракул, смотри не соври
и замри, хоть на долю секунды, мгновенья секунды замри,
и уйди, и с собой ничего не бери.

Все, что было когда-то – раздай, остальное – сожги.
Пусть легки и свободны станут твои шаги,

пусть вращаются солнца и звезды едят с руки,
и живут полюса, океаны и материки

нашей маленькой, нашей крохотной теплоты,
чтоб понять, наконец, что такое, когда не ты
на себя и на грешную Землю летишь с высоты.

-

Никогда не узнаешь – за что? Никогда не поймешь –
почему? Лишь потом – после первого дня тишины,
находясь в окружении дам и вельмож,
дни которых заведомо предрешены

и очерчены рамками, и обезглавлены тем,
что, боюсь, не удастся многим преодолеть.
Так рождается новая тема, но вместе с тем
начинаешь долго и тяжело стареть.

На изломах изломов может случиться запой.
Суицид против ангелов – неминучая смерть.
И уже на пороге последний священный бой.
И уже понимаешь, что не умрешь молодой,
и уже умираешь, но можешь не умереть.

---

Может быть даже то, чего нет
и не будет, и кажется мне –
на одной из оживших планет
всё в огне, всё, что есть – в огне.

Пепел кружится на ветру,
искры кружатся в четном дыму.
Этот мир догорит к утру –
этот мир, недоступный уму

и преступный в своём уме,
растерзавшем и выдох, и вдох.
Остаётся – тебе и мне,
и Тебе, мой воскресший Бог,

над планетой лететь в дыму
и не верить глазам, уму
и всему остальному – всему.

-

Мы одиноки в окружении мифов –
шеренги воинствующих Эдипов,

колонны стервозничающих Электр.
Земля, превращенная нами в клитор.
Заведомо тупиковый вектор –
даже если за нас Арбитр.

Как не крути, а выходит клин.
Перед лесом людских колонн –
окруженные миром былин –
отбиваем земной поклон

оживающей пустоте
глубины самоё себя.
Понимая, что ты везде –
в каждой искорке, в каждой звезде –
вспоминай, что во всем есть я.

---

Очищение через свинью
оставляет под сердцем груз.
Сам себя не всегда узнаю.
По утрам – навязчивый хруст.

Пенопласт, оргстекло, мука.
Все вокруг затевают ремонт.
Я мутирую в хомяка
и готов залезть под комод.

В тот мир, из которого я –
тот мир, из которого ты.
И погибает свинья,
и на могилке цветы.

-

У свинцового неба есть человеческий рост.
Через мост, после звезд, чахлых карликов и всевозможных корост –

будет воздух прозрачным и чистым, и столько вокруг
будет радости, что ощутишь себя вечным вдруг.

Не бессмертьем единым. Над полем зеленой травы,
рассекая небо, резвятся крылатые львы,

и не хочется больше уже ничего, ничего,
и не стоит думать, и поводов – ни одного.

Так проходят эпохи коротких и длинных ножей,
толстых книг в окруженье колючки, мин и ежей,

бескорыстных поп-звезд в политиков в длинных пальто,
и во всем этом – что-то не то, однозначно – не то.

---

Поиграем в величие, мальчик на полчаса?
На глазах пелена и боишься за небеса?
Ты возьми и раскрой наконец-то свои глаза,

и увидь то, что есть, а не то, что приснилось вчера.
Если б знали вы,
как мне дороги
подмосковные
вечера.

Лишь в бессмыслице каждодневного пустяка –
заплывая, как правило, издалека –

вдруг поймешь и почувствуешь вольницу-мать,
с матерком проверяя, в порядке ли автомат,

а вокруг жируют ооновцы и немчура.
Если б знали вы,
как мне дороги
подмосковные
вечера.

---

В сравнении с тем, что придумывают себе,
желая укрыться от пристальных взглядов извне –
любая попытка быть светом в своей судьбе
имеет шансы не скомкаться в кривизне

затравленных клеток материального дна.
Там, где нисходят в могилу слова и дела –
жизнь эфемерна и неслышна-невидна.
Не стоит, сливаясь, вселяться в антитела.

Надо укрыться, надо себя сберечь,
надо сберечь свой дом и свою семью,
и пару книжек, еду и родную речь,
и, быть может, что именно по сему
стоит любого – ВСЯКОГО!!! – предостеречь.

---

Переворачивало столько раз,
что даже превращало в унитаз,

и рушил Храм, и ссал в его углах,
и черти жарят бесов на углях,

и закипает с оловом котел,
и каждый получает, что хотел
и что просил – готов он, не готов –
среди полуистлевших полутел.

В таких мирах проходишь – проходи –
как можно дальше, но, взглянув на них,
не забывай о том, что крокодил
подстерегает, если ты один

из вас, из нас. Запомни этот миг,
в который всякий, спрятавшись за жизнь,
кроит мгновенья – малое из них
при соприкосновении с людьми
тебя попросит: милый, отрешись.

---

Накурившись до ясности, как человек-кристалл,
я богаче не стал, но и беднее не стал –

как не было, так и не было ничего
на этом рынке денежно-вещевом,
на этом тракте кандальном и пищевом.

Иногда мне хочется не понимать совсем –
стать младенцем отроду лет не больше трех
и смеяться каждому или даже всем
на путях отмерянных мне дорог.

Милая, хорошая, у меня в груди
столько разной нечисти водится порой,
что не дай нам Господи, спаси и отведи.

---

Онемевшие части одной на всех пустоты
растворяются в полумраке небытия,
и во всём этом кружимся в танце и я, и ты,
и во всём это кружимся в танце и ты, и я –

потому что так надо, мы сами хотели так,
мы ведь сами ходили, спрашивали, ворожа,
а потом разлетелись, как листья – увы и ах,
и забыли нас нас охранявшие сторожа.

Мне бы только – по праву рождения – больше не быть
в измерении этих неумных и странных забав,
и не видеть, и даже не помнить. В силках мегабит
просыпается то, что воскресло, однажды упав.

Слава. Слава.

Цитата

моей жене Кале

За белым всадником – между больших теней –
там – за монашеским постригом старца Судьбы –
жизнь начинается. Хочешь – ходи под ней,
хочешь – руби топором города и гробы.

Выбор всегда остается за тем, что здесь.
Ты – это ты, а не кто-то, как смерть, другой.
Мир совершенен и счастлив. Он будет весь
вечности напролет над Землей дугой

тихо дышать по округе. Ты будешь с ним,
как иностранка, как иностранец, как
то, что останется нам, только нам одним,
то, что достанется выжившим в эру драк.

Мир не рассыплется, если ты будешь – ты,
а не обрубок разума в дни сует
и растворенной, выжженной красоты,
и ничего иного в помине нет –

только одна эта музыка, до костей
режущая и рвущая, и мечты
к небу влекут вереницы живых людей,
между которыми встретились я и ты.

красивое очень

Палата №6: понаковырялось опять кой-чего - Палата №6